Рассказ «Пес» (The Hound) был написан Говардом Филлпсом Лавкрафтом в 1922 году, и спустя год вместе с пятью другими отправлен 33-летним никому не известным писателем в низкопробное журнальное издание «Странные байки» (Weird Tales). Источником вдохновения для Лавкрафта стало посещение в компании его друга Рейнхарта Клейнера старой Голландской реформатской церкви в Нью-Йорке (расположена на Флэтбуш-авеню, 890):
Голландская реформатская церковь в Нью-Йорке
Надо отметить, что роль нидерландских кальвинистов в архитектуре старого Нью-Йорка (изначально — Нового Амстердама) весьма немаловажна. Вышеупомянутая церковь появилась на свет в 1662 году (нынешний вид 1880-х годов), но есть и более старые (первые кальвинистские церкви Нью-Йорка построены в 1628 году). Однако Лавкрафт решил отойти от Америки и перенес действие «Пса» в Европу. В том числе в Нидерланды. Это один из первых опытов его использования в качестве места действия территории за пределами США.
Герои рассказа — два английских декадента, страдающих от хандры рутинной повседневности. Эта пара отчасти напоминает героев написанной чуть раньше повести «Герберт Уэст — реаниматор». Но если американские герои «Реаниматора» (медики), по крайней мере, поначалу объясняли свои неблаговидные дела служением интересам науки, то англичане устами рассказчика (одного из них) истинной цели сразу не скрывали:
Эта зловещая потребность во все новых и новых возбудителях и привела нас в конце концов к тому отвратительному увлечению, о котором и теперь, несмотря на весь ужас моего настоящего положения, я не могу вспоминать иначе, как с непередаваемым стыдом и страхом; к пристрастию, которое не назовешь иначе, как самым гнусным проявлением человеческой разнузданности; к мерзкому занятию, имя которому – грабеж могил.
Занятие это имело результатом огромную коллекцию ужасных артефактов:
Наш домашний музей представлял собою место поистине богомерзкое: с каким‑то дьявольским вкусом и неврастенической извращенностью создавали мы там целую вселенную страха и тления, чтобы распалить свои угасавшие чувства.
И вот в поисках сих предметов, разжигающих кощунственные страсти и нечестивые удовольствия, герои добираются до Нидерландов:
Какая злая судьба завела нас на то ужасное голландское кладбище? Думаю, виной всему были смутные слухи и предания о человеке, захороненном там пять столетий назад: в свое время он тоже грабил могилы и якобы нашел в одном из склепов некий предмет, обладавший сверхъестественными свойствами. Я отчетливо помню ту ночь на кладбище: бледная осенняя луна над могильными крестами, огромные страшные тени, причудливые силуэты деревьев, мрачно склонившихся над густой высокой травой и потрескавшимися надгробными плитами, тучи необычно крупных летучих мышей на фоне блеклой луны, поросшие плющом стены древней часовни, ее шпиль, безмолвно указующий на темно‑серые небеса, какие‑то светящиеся жучки, скачущие в извечной пляске смерти среди зарослей тиса у ограды, запах плесени, гнилости, влажной травы и еще чего‑то неопределенного в смеси с ветром, налетающим с дальних болот и моря; но наиболее тягостное впечатление произвел на нас обоих едва слышный в отдалении, но, должно быть, необычайно громкий лай какого‑то, по‑видимому, огромного пса, хотя его самого не было видно — более того, нельзя было даже примерно определить, с какой стороны этот лай доносится.
Это первый голландский персонаж в произведениях Лавкрафта… следующие появятся пару месяцев спустя. А герои «Пса», разграбив могилу голландского чернокнижника (на мой взгляд, Лавкрафт перегнул с возрастом могилы — следовало бы сделать ее на полтора века помоложе; тогда она соответствовала бы эпохе кальвинизма и географических открытий, связавших Нидерланды с миром), отыскивают таинственный амулет:
Он представлял собою странную фигурку сидящей крылатой собаки, или сфинкса с собачьей головой, искусно вырезанную в древней восточной манере из небольшого куска зеленого нефрита. И все в этой твари служило напоминанием о смерти, жестокости и злобе. Внизу имелась какая‑то надпись: ни Сент‑Джону, ни мне никогда прежде не доводилось видеть таких странных букв, – а вместо клейма мастера на обратной стороне был выгравирован жуткий стилизованный череп.
Изображение этого амулета я нашел в интернете во множественном числе (можно рассмотреть в разных ракурсах):
Повествуя об амулете, Лавкрафт впервые (!) называет книгу, которая в дальнейшем станет сквозной для очень многих его произведений. Это ужасный «Некрономикон» арабского демонолога Абдула аль-Хазреда. Сам араб был упомянут раньше: в рассказе «Безымянный город» (1921 год), а грозная, но пока еще не названная книга фигурирует в рассказе «Показания Рэндольфа Картера» (1919 год). Отныне Абдул аль-Хазред и «Некрономикон» будут регулярно фигурировать на страницах лавкрафтовских произведений. Что касается амулета, то происхождение его толкуется таким образом:
<…> в запрещенной книге «Некрономикон», написанной безумным арабом Абдулом аль-Хазредом, этот амулет упоминается в качестве одного из зловещих символов души в культе некрофагов с недоступного плато Ленг в Центральной Азии. Мы хорошо помнили описание страшного амулета в этом труде арабского демонолога; очертания его, писал аль-Хазред, отражают таинственные, сверхъестественные свойства души тех людей, которые истязают и пожирают мертвецов.
Это местоположение плато Ленг, кстати, является одной из его проекций на земную реальность. Оно же может проецироваться и на Антарктику, но на самом деле Ленг находится в совсем другом месте. В совершенно другом пространственно-временном континууме.
Сразу же читатель может понять, что амулет находится под защитой неведомого существа, чей вой слышат герои рассказа. Но до поры до времени этот защитник лишь тревожит их, вернувшихся в Англию, смутными намеками. Однажды ночью они видят призрака и слышат, как тот бормочет по-голландски… воображаю себе бормотание на этом диковатом в плане фонетики языке (это мой комплимент).
* * *
Дальнейший ход событий очевиден и предсказуем. Один из героев, которого зовут Сент-Джон, вскоре погибает в результате чудовищных укусов. Рассказчик сбегает в Лондон, но и там нет ему покоя:
Однажды вечером я вышел подышать свежим воздухом на набережную Королевы Виктории. Я медленно брел вдоль берега, как вдруг отражение одного из фонарей в воде заслонила чья‑то черная тень и на меня неожиданно обрушился порыв резкого ветра. В эту минуту я понял, что участь, постигшая Сент‑Джона, ожидает и меня.
Лондон в моем восприятии — бесспорная столица европейской литературной мистики (литературная мистика по форме и зачастую по содержанию очень сильно отличается от фольклорной). Вероятно, таким же было мнение и Лавкрафта. Вот как писал он своему другу Августу Дерлету: «Сейчас я самым тщательным образом изучаю Лондон с намерением создать вещь на историческом фоне более древнем, чем тот, который может предложить Америка» (письмо от 14 апреля 1927 года).
«Лондон грез»
Лавкрафт планировал приобщиться к мистическому Лондону в рассказе «Потомок» (в оригинале The Descendant), но не смог его закончить. По-моему, среди туманов именно этого города можно было случайным образом обнаружить и купить в мелкой книжной лавке (затерянной в плебейском квартале Клэр-маркет) ужасный «Некрономикон». С мистикой Лондона можно познакомиться также на страницах рассказа Лавкрафта «Гипнос».
Вернусь к основному повествованию. Герой «Пса» снова едет в Нидерланды, намереваясь вернуть кошмарный амулет. В Роттердамской гостинице его обворовывают, и амулет похищен. Но инфернальное возмездие быстро и сурово: уже следующим утром рассказчик из газет узнает о страшной смерти группы преступников: они разорваны в клочья неведомым существом, которое не оставило после себя никаких следов.
Раскопав могилу голландского оборотня, рассказчик обнаруживает, что тот вернул себе амулет…
* * *
Рассказ «Пес» стилистикой сильно обязан Эдгару По, которого Лавкрафт считал одним из своих учителей. В рассказе упоминаются также Бодлер и Гюисманс, французские классики литературы декаданса. Но надо отметить, что произведение написано аляповато. Это не совсем стиль Лавкрафта. Сам он считал «Пса» «никчемной писаниной» и «мусором»; хотя это типично для его излишне строгого критического отношения к своему творчеству и вообще к своей личности. Некоторые критики разделяли низкую оценку Лавкрафтом его творения, называя рассказ «мелким, несерьезным», «слепо подражающим манере По». Однако другие критики отмечали, что рассказ написан «живым, причудливым языком, что выглядит весьма забавно». Я вполне разделяю мнение, что «Пес» написан «с известной долей иронии», придающей ему «простодушное очарование». Причем я думаю, что ирония эта непроизвольная. Лавкрафт обычно писал очень серьезно, что считаю в определенной мере его недостатком, поскольку предмет творчества нуждался в некоторой доле юмора и иронии. Иногда эти черты появлялись, и это очень украшало такие произведения.
У многих читателей внесение Нидерландов в действие рассказа может вызвать недоумение. Страна эта мало у кого ассоциируется с мистикой и сверхъестественным. И тому есть исторические основания. Но с другой стороны:
♦ как называется самый легендарный морской призрак? — Летучий Голландец. Не Португалец, не Англичанин, не кто-либо другой. Естественно, это не может быть случайностью, ибо все живые (а миф про Летучего Голландца исключительно живой) легенды рождаются из фундаментальных, глубинных архетипов. Если есть голландская мистика в море, то почему ей не быть на суше, в этой самой земле?
♦ я совершенно уверен, что за фасадами благообразных бюргерских домов в Нидерландах, за масками чопорных постных лиц нидерландских кальвинистов могут (конечно, в единичных случаях) скрываться такие бездны Тартара, которые и не снились крестьянам и мещанам с их детской верой в сказочную нежить. Потому что только в такой вульгарно-материалистической, рационалистической и одновременно пропитанной идеями магизма пуританско-фарисейской среде, вырвавшейся из тисков и жаровен инквизиции, выпутавшейся из тенет схоластики, могли появляться избранные люди, которые были способны вбирать в себя знания из черных книг, учений и культов со всего мира. Поэтому меня ничуть не удивляет этот голландец, демонопоклонник и оборотень.
Последние слова рассказа:
Звездный ветер приносит безумие… Эти когти и клыки веками стачивались о человеческие кости… Кровавая смерть на крыльях нетопырей из черных как ночь развалин разрушенных временем храмов Велиала…Сейчас, когда лай мертвого бесплотного чудовища становится все громче, а хлопанье мерзких перепончатых крыльев слышно все ближе у меня над головой, только револьвер сможет дать мне забвение — единственное надежное убежище от того, чему нет названия и что называть нельзя.
